Официальное крещение Древней Карелии началось в 1227 г., когда новгородский князь Ярослав Всеволодович послал священников "крести множество корел; мало не все люди". Насколько труден был этот процесс, насколько сильно укоренились языческие верования, свидетельствуют многочисленные документы. Так, уже в 1548 г. новгородский архиепископ Феодосии сообщал, что карелы "заблудили от истинные христианские православные веры и живут деи по прежним своим из начала обычаем, о церкви деи Божий и о церковном правиле не брегут, к церквам к божественному пению не ходят ...а молятца деи по скверным своим молбищам древесам и камению, по действу дия волю".
     Фольклорно-этнографические записи XIX — XX вв. показывают, что народ так до конца и не освободился от языческих верований, от поклонения духам различных стихий и строений, хотя еще в XVI в. финский христианский реформатор церкви М. Агрикола в предисловии к переводу Псалтири, указав на обширный политеический пантеон карелов и финнов, писал, что все-таки постепенно многобожие уходит в прошлое.
     Наглядным свидетельством развития народных верований от тотемизма через политеизм к монотеизму служит "Калевала". Эта поэма вместила в себя огромное фольклорное богатство карелов и дает наглядное представление об их языческих верованиях. И в то же время Э. Леннрот вложил в это произведение и собственные взгляды истинного сына XIX в., патриота и христианина.
     Вопрос о том, насколько сильно влияние христианства в "Калевале", бурно обсуждался в финской фольклористике. Здесь я не во всем разделяю точку зрения К. Крона, который видел христианские мотивы чуть ли не в каждом эпизоде поэмы. Например, он сопоставлял Вяйнямейнена, делающего лодку для плавания в Похъелу, с ветхозаветным Ноем; в Вяйнямейнене, Илмаринене и Лемминкяйнене, едущих по бурному морю, видел Христа с Петром и Андреем на Генисаретском озере К. Крон проводил столь прямые аналогии, т. к. прекрасно знал, что подобные сюжеты Э. Леннрот включал в "Калевалу", опираясь не на фольклорные эпические песни, а на апокрифы, бытовавшие в народной среде. А советская фольклористика, наоборот, практически полностью отрицала влияние христианства или, во всяком случае, относила это к слабейшим сторонам поэмы.
     На наш взгляд, Э. Леннрот наглядно продемонстрировал всей своей поэмой путь веры человека от родового тотема к единому Богу, Творцу всего и всех. Для подтверждения этой точки зрения можно обратить внимание на чисто внешнее оформление поэмы, на некоторые темы, которых она касается, и на образную систему.
     Взяв в руки "Калевалу" и Библию, нельзя не обратить внимание на их чисто внешнее сходство. На наш взгляд, это был совершенно сознательный ход Э. Леннрота, глубоко верующего человека. Поэма, как и любая книга Библии, разделена на отдельные песни (главы), те, в свою очередь, делятся на стихи. В начале каждой песни (главы) дается ее краткое содержание, опять же с указанием соответствующих стихов. Точка зрения некоторых ученых, что Э. Леннрот в этом ориентировался на западно-европейский роман, вряд ли обоснована, ибо "Калевала" по сути своей не имеет ничего общего с этим жанром. К тому же в поэме, как и в Библии, единственное слово, не являющееся именем собственным, пишется с заглавной буквы — это слово Бог, когда оно относится к единому Творцу всего сущего.
     Огромное значение в "Калевале" уделяется магии слова, особенно в этом сильны Вяйнямейнен, способный даже "напеть" предметы, и Випунен, знающий "начало всех начал". Все это вполне соотносимо с библейским: "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог" (Иоан. 1: 1). Об огромной значимости каждого произнесенного слова учил и Иисус: "Говорю же вам, что за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда: Ибо от слов своих оправдаешься и от слов своих осудишься" (Мф. 12: 36-37).
     Из всей образной системы "Калевалы", испытавшей влияние христианства, наиболее интересен образ Укко (Ukko). С одной стороны, это, без сомнения, тот самый языческий бог- громовержец, о поклонении которому древних карелов писал Агрикола. Ему подвластны ветры и осадки, в честь него после весеннего сева устраиваются праздники, он сопоставим и со славянским Перуном, и с греческим Зевсом, и со скандинавским Тором, он "облаков седых властитель, повелитель туч небесных". А однажды мы его видим даже похожим на духов заклинательной поэзии, он тоже "в пестрых кенгах с каблучками, в синих вязаных чулочках". Таким предстает перед нами Укко и в древних заговорах.
     Но Леннрот в "Калевале" совершенно сознательно сделал иной акцент: в основном Укко — это христианский, библейский Бог, создатель и мира, и человека. И только по отношению к нему Леннрот употребляет слово Бог (Jumala).
     Если в начале поэмы мы видели, что все мироздание возникло из яйца утки и при помощи Ильматар (а в народных рунах — Вяйнямейнена), то Антеро Випунен, мифический первопредок (в котором некоторые исследователи видят аналог католического святого Андрея), представляет нам совершенно иную точку зрения, один к одному сходную с библейской:

      Он раскрыл вещей начала,
      Корни всяческих явлений,
      рассказал, как волей Божьей
      как Велением Господним
      сам собой родился воздух,
      из него возникли воды,
      воды выделили сушу,
      суша родила растенья.

В сюжете о рождении железа сказано, что

      Укко,
      тот Творец всевышний,
      сам он, Укко, Бог небесный,
      отделил от неба воду,
      разделил он воду с сушей (9: 33-36).

А в книге "Бытие" мы читаем: "И создал Бог твердь; и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. И стало так" (Быт. 1:7).
     Бог в "Калевале" воспринимается и как творец человека. Причем благословен будет человек только тогда, когда идет по пути, предназначенному ему Богом. Вот как Лемминкяйнен просит Всевышнего помочь ему вернуться домой:

     Так родитель мой молился, так я сам
      молюсь сегодня:
      помоги Творец небесный,
      защити нас, Боже правый,
      милосердною рукою, властью
      собственной, могучей...
      Будь опорой неизменной,
      будь хранителем надежным,
      чтоб дитя с пути не сбилось,
      чтобы не сошел сыночек
      с созданной Творцом дороги,
      с тропки, Богом проторенной (30: 465-480).

Постоянными эпитетами Бога в "Калевале" являются милосердный, любящий. И это опять же прерогатива христианского Бога, а не суровых языческих божеств, которых от человека всегда отделяет глухая стена.
     Практически в любом деле за помощью к Богу обращаются абсолютно все герои, начиная от Вяйнямейнена, Илмаринена, Випунена и кончая Куллерво и Лоухи. Но именно в этих эпизодах Леннрот четко отразил изменения в верованиях карелов: сначала герои обращаются к девам (иногда даже тотемам), затем к духам и языческим божествам, и только в качестве высшей ступеньки идет призыв к Богу: "если этого не хватит, Укко, Бог ты наш небесный" (40: 77-78).
     Причем интересно, что, например, Лемминкяйнен просит у Бога помощи, когда идет на войну, гонится за лосем и жеребенком Хиаси, и все эти его начинания заканчиваются благополучно. Но, пойдя по приказу Лоухи добывать лебедя, он не обращается к Богу с молитвой, и вот результат: Каукомьели убивает Лемминкяйнена.
     С библейской точки зрения понятна и обреченность Куллерво, главным образом из-за собственной самонадеянности: "сам пойду навстречу смерти, сам явлюсь к воротам Калмы" (35: 363- 364). Он часто обращается к Богу, но, по Библии, Богу угодна только молитва, направленная на благое дело, но никак не на злое. Образ Куллерво пронизан болью от непрощенной обиды и желанием мести, а христианский Бог учит прощать "должникам нашим" (Мф. 6: 12), потому-то и бесславен конец Куллерво.
     Через монологи практически всех героев "Калевалы" проходит чисто христианская мысль: насколько мал человек без Бога и насколько он силен с ним. Это говорит и мать Лемминкяйнена:

     Я сама бы не сумела,
      ничего я не смогла бы,
      если бы не воля Бога,
      не Всевышнего деянье (15: 637-640).

Это и старик, останавливающий кровотечения:

      Не в своей хожу я плоти,
      я хожу во плоти Бога,
      не своею силой движусь,
      двигаюсь всевышней волей,
      не своим я ртом вещаю,
      говорю Творца устами (9: 507-512).

И даже Вяйнямейнен:

      Ни на что я сам не годен,
      если Бог мне не поможет,
      не придет Творец на помощь,
      мне опорою не станет (45: 229-232).

Вообще образ Вяйнямейнена очень интересен. С ним связано множество мотивов, аналогию которым можно найти в Библии. Это мудрый старец, который, когда Илмаринен выковал золотую жену, запретил "молодому поколенью золоту поклоны делать, перед серебром склоняться". Здесь вспоминается библейское: "не сотвори себе кумира" (Исх. 20: 4).
     Библейский мотив: где построить дом — на песке или на камне (Мф. 7: 26) приходит на память, когда читаешь, как Вяйнямейнен плавает по волнам и думает:

      На ветру свой дом поставлю,
      ветер — слабая опора;
      на воде срублю избушку —
      унесет избу волною (7: 39-42).

Именно Вяйнямейнен, обращаясь к молодежи, призывает не хвастаться своими уменьями, ибо все в руках Божиих:

      Богу лишь исход известен,
      лишь Творцу итог подвластен,
      мастера уменья — мало,
      даже мастера большого! (9: 561-564)

И в то же время во многом Вяйнямейнен — типичный мифологический герой. Именно поэтому Леннрот заканчивает поэму песней, в которой наиболее ярко сказалось влияние христианства. В ней на смену языческому герою приходит крещеный новый "король Карелии". В доказа- тельство того, что под этим маленьким ребенком подразумевается Иисус как одна из сущностей Бога, говорит и сходство имени Марьятты и Марии, и его непорочное зачатие, и рождение в конюшне, и даже то, что мать теряет его, как и Иисуса, и при этом, когда обращается к солнцу, творенью Бога, оно отвечает: "Знаю, где твой сын родимый. Это Он меня и создал". То есть это библейский мотив единства Бога Отца и Сына.
     Маленький сын Марьятты сразу же проявляет свою Божественную мудрость и христианское милосердие. Когда Вяйнямейнен отказывается крестить его, подобно фарисеям, сомневаясь не только в его божественности, но и в законнорожденности, мальчик говорит прямо в глаза старцу, что его самого прощали и за гораздо большие грехи (50: 455-474), тем самым напоминая библейское: "суд без милости не оказавшему милости" (Иак. 2: 13). Здесь автор "Калевалы" подчеркивает, что только у Бога есть право вершить суд. Леннрот солидарен с апостолом Павлом: "...не судите никак раньше времени, пока не придет Господь, который и осветит скрытое во мраке и обнаружит сердечные намерения" (I Кор. 4: 5), и с апостолом Иаковом: "Един Законодатель и Судия, могущий спасти и погубить: а ты кто, который судишь другого?" (Иак. 4: 5). Мальчика крестят. Это указывает и на важность, необходимость христианского обряда крещения.
     Благополучен будет только человек, крещением смывший с себя грехи и исполняющий волю Бога. В связи с этим можно вспомнить сюжет с Айно, когда девушка сначала срывает с себя крестик, а потом тонет.
     Таким образом, христианские мотивы (у нас была возможность остановиться далеко не на всех) насквозь пронизывают "Калевалу", подчеркивая тем самым победу христианства над языческими верованиями. И победу человека над злом, когда он верит, что только "у Творца — ключи от счастья", когда он вслед за мудрым старцем может повторить: "на Творца моя надежда, упование на Бога", ибо:

      Милость нам всегда — оттуда,
      лишь оттуда нам защита,
      от небес высоких этих,
      от всезнающего Бога! (9: 567-570)

Использованные источники

1. Олонецкий сборник. Вып. 4. Петрозаводск, 1902. С. 116.
2. Кочкуркина С. И., Спиридонов А. М., Джаксон Т. Н. Письменные известия о карелах. Петрозаводск, 1990. С. 68.
3. Krolin K. Kalevalastudien Helsinki 1924-1929. IV. S. 78, 84
4. Калевала / Пер. Э. Киуру и А. Мишина. Петрозаводск, 1998. Руна 17, стихи 541-548. В дальнейшем ссылки на это издание в тексте обозначаются: номер руны и номер стиха.

      Статья опубликована в сборнике "Православие в Карелии": Материалы республиканской научной конференции, 24-25 ноября 2000 г.